Он шел между могилами, с удивлением замечая, как много людей за последние три года покинули сей бренный мир. Когда хоронили Ника, здесь было всего несколько свежих могил, а сейчас их, наверное, не менее ста. Еще заметил, что приходя сюда, почему то всегда петляет. Его внутренность сопротивляется. Ему страшно садится на эту мраморную панель. Не хочется вспоминать тот день, когда в автокатастрофе погиб его сын. Но в голове всплывает одна и та, же мысль: « Кто вспомнит о нем, если не я». Заставляет его снова и снова тут появляться.
Он хочет забыться, но воспоминания и жгучий стыд того, что он жив, а сын лежит в сырой земле не дают ему покоя. Три года, выходя на улицу, он стыдливо опускает глаза.
- Я не виноват! Я не виноват! – повторяет он себе как мантру, одну и ту же фразу.
- Виноват! – твердит второе я.
- Он был прекрасным водителем.
- А кто послал его с поручением? – злорадствует второе.
- Он должен был проехать всего три квартала, - жалобно защищается первое.
- Три роковых квартала, - не унимается второе. Попав в заколдованный лабиринт, где теряются его мысли, он со страхом съеживается, боясь безумия. Не зная, как ответить себе, на этот справедливый упрек, он в изнеможении опускается на жесткую панель, не сводя глаз с фотографии улыбающегося сына.
- Почему ты Ник, а не я? – уже сколько раз, он, жалобно задает себе один и тот же вопрос, закрывая лицо руками. Сильная боль сдавливает его сердце, и глухое рыдание вырывается из сжатых губ.
Только здесь, он позволяет себе, горько и безутешно плакать, надеясь, когда нибудь, выплакать все свое горе. Эти три года его полностью изменили, озорные глаза потухли. Он настолько похудел и сжался, что в нем трудно уже опознать, некогда очень знаменитого журналиста. Отойдя от дел, он все реже и реже появляется в редакции. Друзья, как то сначала пытались ему помочь, но он, стыдливо отнекивался. Он настолько углубился в себя, что потерял всякий интерес к жизни. Его яркие репортажи годами не сходившие со страниц, резко повлияли на рейтинг его журнала, основанного им еще в молодости. Когда кто то все еще пытается его образумить, он пугливо шарахается в сторону. Повторяя одно и то же: « На месте Ника, должен был быть я». И возлюбив полное одиночество, спешит на кладбище, оставаясь там допоздна.
Люди уже не раз замечают, как из кладбищенских ворот, поздно ночью, выходит худой, как скелет мужчина и своим неожиданным появлением наводит страх и ужас на запозднившихся прохожих.
Неожиданно, до него доносятся, чьи-то приближающиеся шаги. Смахнув слезы, он медленно повернул голову. Перед ним стоял Лука – друг сына
- Лука, как я рад тебя видеть! – проговорил, медленно вставая, согбенный старик, и, прильнув к его широкой груди, горько заплакал.
- Я только позавчера, прилетел из Европы и целых два дня ищу вас. Если не ваша соседка, так и рыскал бы по всему городу, - заговорил, изумленный Лука, крепко прижимая его к себе. – Ну, что вы! Нельзя так! Вы же мужчина. Я вас уверяю, вы этим очень огорчаете Ника. – глухо продолжает он.
- Откуда, тебе известно, что я его огорчаю? Ведь мертвые не слышат.
- Так говорят. На вас лица нет. Вы… Вы всегда были для меня примером. Если мне и хотелось в этой жизни на кого то равняется, так это только на вас. Вы… Всегда такой смелый, решительный, умеющий отстаивать свои позиции, бороться, идти наперекор судьбе, и, так сломаться? Это на вас не похоже. Я помню ваши потрясающие статьи, вы всегда находились в самом эпицентре всех горячих точек. Я помню, как вы успокаивали женщину, у которой погиб единственный ребенок. Ник показывал мне ее благодарное письмо, и, теперь оказавшись, в той же ситуации...
- Я не понимал, как это тяжело, - всхлипывал он.
- Вспомните, ведь она было в том же положении, что и вы, но, нашла в себе силы начать все сначала, и это все благодаря вам.
Я часто читаю ее письма, но мне от этого не легче. Я уже не могу измениться, Ведь на месте Ника должен был быть я.
- Чушь все это. Глупости! У всех своя жизнь! Нельзя так. Жизнь продолжается, несмотря на потери. Я вам это сегодня же докажу! Вам это обязательно надо увидеть!
Он с удивлением уставился на Луку. Перед его внутренним взором предстал двенадцатилетний мальчуган, державший в руках небольшую пластмассовую коробочку.
- Папа, ты это обязательно должен увидеть, - отчетливо услышал он голос сына, и от этого, по его телу пробежала сладкая дрожь.
- Интересно, что я не видел в этой коробочке? - спрашивал он себя, - что удивительного хотел мне тогда показать Ник? - Что я должен увидеть? - глухо выдавил он из себя.
- Давайте выйдем отсюда. Вам нельзя здесь больше оставаться, Объяснить не могу, это надо видеть.
